Исходный текст
(1)То была первая тихая ночь в разбитом Сталинграде. (2)Поднялась тихая луна над руинами, над заснеженными пепелищами. (3)И никак не верилось, что уже нет нужды пугаться тишины, затопившей до краёв многострадальный город. (4)Это не затишье, здесь наступил мир — глубокий, глубокий тыл, пушки гремят где-то за сотни километров отсюда. (5)И в эту-то ночь неподалеку от подвала, где размещался их штаб полка, занялся пожар. (6)Вчера никто бы не обратил на него внимания — бои идут, земля горит, — но сейчас пожар нарушал мир, все кинулись к нему. (7)Горел немецкий госпиталь, четырёхэтажное деревянное здание. (8)Горел вместе с ранеными. (9)Ослепительно золотые, трепещущие стены обжигали на расстоянии, теснили толпу. (10)Она, обмершая, заворожённая, подавленно наблюдала, как внутри, за окнами, в раскалённых недрах, время от времени что-то обваливается — тёмные куски. (11)И каждый раз, как это случалось, по толпе из конца в конец проносился вздох горестный и сдавленный — то падали вместе с койками немецкие раненые из лежачих, что не могли подняться и выбраться. (12)А многие успели выбраться. (13)Сейчас они затерялись среди русских солдат, вместе с ними, обмерев, наблюдали, вместе испускали единый вздох. (14)Вплотную, плечо в плечо с Аркадием Кирилловичем стоял немец, голова и половина лица скрыты бинтом, торчит лишь острый нос и тихо тлеет обречённым ужасом единственный глаз. (15)Он в болотного цвета тесном хлопчатобумажном мундирчике с узкими погончиками, мелко дрожит от страха и холода. (16)Его дрожь невольно передается Аркадию Кирилловичу, упрятанному в тёплый полушубок. (17)Он оторвался от сияющего пожарища, стал оглядываться — кирпично раскалённые лица, русские и немецкие вперемешку. (18)У всех одинаково тлеющие глаза, как глаз соседа, одинаковое выражение боли и покорной беспомощности. (19)Свершающаяся на виду трагедия ни для кого не была чужой. (20)В эти секунды Аркадий Кириллович понял простое: ни вывихи истории, ни ожесточённые идеи сбесившихся маньяков, ни эпидемические безумия — ничто не вытравит в людях человеческое. (21)Его можно подавить, но не уничтожить. (22)Под спудом в каждом нерастраченные запасы доброты — открыть их, дать им вырваться наружу! (23)И тогда… (24)Вывихи истории — народы, убивающие друг друга, реки крови, сметённые с лица земли города, растоптанные поля… (25)Но историю-то творит не господь бог — её делают люди! (26)Выпустить на свободу из человека человеческое — не значит ли обуздать беспощадную историю? (27)Жарко золотились стены дома, багровый дым нёс искры к холодной луне, окутывал её. (28)Толпа в бессилье наблюдала. (29)И дрожал возле плеча немец с обмотанной головой, с тлеющим из-под бинтов единственным глазом. (30)Аркадий Кириллович стянул в тесноте с себя полушубок, накинул на плечи дрожащего немца. (31)Аркадий Кириллович не доглядел трагедию до конца, позже узнал — какой-то немец на костылях с криком кинулся из толпы в огонь, его бросился спасать солдат-татарин. (32)Горящие стены обрушились, похоронили обоих. (33)В каждом нерастраченные запасы человечности. (34)Бывший гвардии капитан стал учителем. (35)Аркадий Кириллович ни на минуту не забывал перемешанную толпу бывших врагов перед горящим госпиталем, толпу, охваченную общим страданием. (36)И безызвестного солдата, кинувшегося спасать недавнего врага, тоже помнил. (37)Он верил — каждый из его учеников станет запалом, взрывающим вокруг себя лёд недоброжелательства и равнодушия, освобождающим нравственные силы. (38)Историю делают люди. Федорович Тендряков (1923-1984) — русский советский писатель, автор остроконфликтных повестей о духовно-нравственных проблемах современной ему жизни.
Как может оставаться человеческое, доброе начало посреди разрушительной бойни? Федорович Тендряков в своем рассказе о первой тихой ночи в разбитом Сталинграде поднимает вечную проблему сохранения человечности в самых трагичных условиях. Автор, наблюдая за руинами, пылающими огнями и стоном раненых, показывает, что даже в самые темные минуты войны не угасает тепло человеческой души. В тексте слышится мысль, что, несмотря на все ужасы, добро может проснуться в сердце каждого, а запасы доброты остаются нерастраченными, готовыми вспыхнуть, чтобы обогреть окружающих.
Позиция автора выражается следующей морально правильной идеей: никакие разрушения, грубость войны и исторические катастрофы не способны уничтожить человеческое чувство сострадания и взаимопомощи. Это утверждение наглядно иллюстрируется двумя примерами. Первый пример – описание горящего немецкого госпиталя, где пламя пожара охватывает здание вместе с ранеными. Здесь Тендряков акцентирует внимание на том, что даже среди врагов страдания становятся общими, и война берет свои жертвы, не делая различий между сторонами. Второй пример – сцена, где Аркадий Кириллович, оставив сияющее пожарище, помогает дрожащему немцу, накинув на него свой полушубок. Этот акт милосердия демонстрирует, что в самые трагические моменты личное чувство сострадания способно преодолеть национальные и военные разногласия.
Противопоставление разрушительной силы огня и искреннего человеческого участия служит логической связью между приведенными примерами. С одной стороны, яркая картина горящего госпиталя показывает кровавую жестокость войны, с другой – тепло поступка Аркадия Кирилловича раскрывает неизгладимую искру доброты, которая объединяет людей. Лично я полностью разделяю позицию автора, полагая, что истинная человечность способна преодолеть любые исторические катастрофы. В качестве примера из русской литературы можно привести героев «Войны и мира» Льва Толстого: Пьера Безухова, который, пройдя через лишения и внутренние метания, сумел открыть в себе чувство сострадания ко всем окружающим, и князя Андрея Болконского, чья жажда чести и понимание ценности жизни позволяют ему видеть за враждебностью истинное человеческое достоинство. Таким образом, история, созданная людьми, сохраняет в себе вечное зерно доброты, которое способно озарить даже самые темные времена.